Сейчас, в эпоху технического прогресса, в те глухие края можно добраться лишь самолетом. Дорогу, связывающую Мамско-Чуйский район Иркутской области с большой землей, за время «развитого социализма» так и не построили.
На севере Иркутской области, в Мамско-Чуйском районе в советское время велась добыча слюды. И из холодной пустыни край превратился в промышленную зону, куда в конце шестидесятых, в семидесятые и в начале восьмидесятых ехали за «длинным рублем». Комбинат по добыче слюды и рудники поддерживали жизнедеятельность поселков, раскинувшихся на значительном расстоянии друг от друга. Между пунктами было налажено водное и транспортное сообщение. А Мамско-Чуйский тракт обеспечивал вывоз ископаемых к местам погрузки и сплава по реке Лене.
Из суровых мест возвращались с приличным заработком и северной пенсией. Сейчас – это снова полувымерший край с остатками инфраструктуры и горсткой энтузиастов, которая пытается выживать в поселках, порой без транспортных коммуникаций.
Так рассказывали мне те, кто бывает в районе, те, кто застал время строительства слюдяного комбината и бурного развития.И по словам людей, отдавших десятилетия на обустройство этих мест, где порой человек и техника бывают невластны над северной природной стихией, сейчас они, приезжая, видят ту же картину, что и пять, шесть десятилетий назад, когда все только начиналось…
Но, как мы понимаем, «комсомольской стройкой» и всесоюзным Кландайком слюдяной и золотоносный край стал гораздо позже, когда был выстроен и тракт, и поселки. А весь самый тяжелый труд выпал на плечи чеченцев, украинцев, белорусов, румын, высланных туда во время и после войны.
Наряду со штрафниками, ставшими ненужными после «победы», в северные края отправляли чеченцев, прошедших фронт. Это была закономерная «благодарность» Сталина тем, кто воевал и проливал кровь.
В книге Н. Ф. Бугай «Л. Берия — И.Сталину» говорится, что в Иркутскую область были выселены 107 чеченцев и 72 ингуша, среди которых были и дети. Но, так или иначе, по воспоминаниям старожилов, в поселках проживало несколько сотен чеченцев.
Летом 2014 года я встретилась и взяла первое видео-интервью у одного в прошлом высокопоставленного сотрудника слюдяного комбината. Имя и фамилию этого человека назвать не представляется возможным из соображений его безопасности. А летом наш добровольный помощник собирался свозить нас с оператором, чтобы снять фильм по воспоминаниям старожилов именно об этой малоизвестной странице из истории депортации чеченцев. Но разоблачение моей деятельности в поддержку северокавказского сопротивления и ограничение в передвижении, а также конфискация чекистами техники сделали осуществление съемок фильма невозможным.
Оператор предпочел избавиться от видео, поэтому я опишу лишь очень малую часть из того, что удалось запомнить из рассказа старожила.
Убежать из тех краев было невозможным. Связь с большой землей существовала лишь несколько месяцев в году, когда реки освобождались ото льда, а позже стало доступным воздушное сообщение. Но в те времена, когда горцы оказались в ледяной пустыне, их глазам представились северные горы. Высланные осваивали просторы, строили дороги, рудники и поселки. Зимой горный серпантин был покрыт льдом и снегом. Но строителей это не останавливало. Чеченцам обычно доверяли труд, который не могли осилить штрафники и остальные высланные. Только чеченец мог по обмерзшему серпантину провести тяжелую гусеничную технику.
В архиве рассказчика существует фотография, где запечатлен перевернувшийся трактор на зимнем серпантине и водитель, выбравшийся из кабины и поджидающий подмоги. Назло смертям, человек побеждает стихию и несовершенство техники. Он сидит с видом победителя!
Жили чеченцы своим сообществом, немного особняком от румын и украинцев. Семей с ними не было. Некоторые создавали семьи уже в ссылке. Мне удалось запомнить несколько имен, но у этих людей в кадыровской Чечне живут дети. Сын одного из высланных, оставшийся в Сибири, скончался несколько лет назад.
Хорошим другом нашего собеседника был отчаянный бульдозерист Муслим (имя реальное). Он в своей области считался самым лучшим и его бросали в самые безнадежные предприятия. Где никто не проедет, там проедет Муслим. Он женился на высланной румынке и продолжал работать даже после возвращения основной части депортированных на Родину.
По воспоминаниям, Мамско-Чуйский тракт строили солдаты, а украинцы и румыны работали в рудниках. Когда поселки были немного обустроены, там появились учреждения культуры. Так, клуб в одном из поселков стоял на горе. Там вечерами собирались строители. Обычно все заканчивалось драками между чеченцами и солдатами. В ход часто шло холодное оружие, были и человеческие потери с обеих сторон. Начиналась драка на горе, а когда разборка заканчивалась, дерущиеся были уже под горой.
В середине пятидесятых годов чеченцы выехали за небольшим исключением.
Муслим с семьей на какое-то время уезжал в Украину, где у его жены были родственники, но вернулся, плененный суровой красотой севера. И везде Муслим был на хорошем счету. Его очень не хотели отпускать из украинского совхоза, где он стал лучшим механизатором. А на севере очень обрадовались возвращению ценного специалиста. Но время не пощадило истории… Дети высланных, которые какое-то время общались, разъехались и растерялись. Социальные странички, которые нам удалось найти, не отвечали – тема депортации опасна не только в кадыровском царстве, но и в Русне вообще.
Еще одним из персонажей рассказа был некий Федя, человек, родившийся и всю жизнь проживший в Сибири. Его отцом был чеченский абрек, высланный еще царскими властями. Федя очень любил лошадей и занялся в Мамско-Чуйском районе их разведением. Местные считали его в доску русским, но он всегда говорил, что все равно остается чеченцем, хотя ничего вразумительного не мог рассказать о своей исторической Родине.
Заклейменные позором
В поисках хотя бы каких-то документальных подтверждений депортации, помимо изысканий в партийном архиве мне довелось говорить с несколькими краеведами и старожилами тех мест, где проживала я сама.
И, оказалось, что рассказы о высланных живут в памяти и еще в одном захолустном сибирском городке.
Так в Усолье-Сибирском в небольшой избушке, которая наполовину была врыта в землю жил чеченец, буквально заклейменный местными как людоед.
Подругой его жизни стала юная ученица ФЗО (школы фабрично-заводского обучения). Девушка одевалась по мусульманским традициям и с учебы сразу шла домой, а подружки ее очень жалели.
Даже дети татар верили в легенду о «страшном людоеде» и старались обходить избушку, несмотря на то, что ребятишкам был интересен внешний вид и какая-то необычная одежда поселенца. По всей видимости, человека выслали еще в тридцатых годах, потому что подружки его супруги и те, кто помнил эту историю, говорят, что он жил еще до войны.
А избушку окружали здания комендатуры, милиции и еще какое-то административное учреждение. «Если бы мы знали, что через столько лет это понадобится, то, конечно бы, запомнили больше», — рассказывали старушки, давно перешагнувшие 85-летний рубеж.
Несколько человек, в том числе и журналист-краевед, вспомнили еще одну историю, связанную с депортированными.
В конце войны утром и вечером через Поперечную улицу проходила небольшая колонна под охраной вооруженных солдат. И этих людей также называли чеченцами. Хотя, возможно, это был какой-то контингент кавказцев других национальностей, а всех врагов и чужаков местные привыкли именовать чеченцами. Однако для самих каторжников это ничего не меняло: в робах они шли утром из барака на завод, вечером – с завода в барак. Матери старались не выпускать мальчишек раньше прохода колонны утром. Но маленькие сорванцы и тут находили себе забаву – кричали в подворотню оскорбительные стишки расистского характера.
И заключенные отвечали. Кто-нибудь на ходу успевал ударить кирзовым сапогом по подворотне, что закрепило за кавказцами имидж злых людей.
Но очень скоро колонна исчезла, поэтому ее запомнили лишь жители той самой Поперечной улицы, тогда как японцев, таскавших кирпичи в ящиках на плечах, вспоминают все старожилы.
Дети репрессий
Россияне, кажется, уже привыкли читать и слышать по телевидению о людях, которых называют дети войны. Особенно ближе ко дню «победы» политики декларируют намерения заботиться о них, помнить о том, как трудно приходилось детям в годы войны.
Но существуют и другие дети – дети репрессий. Им, как пострадавшим, положены льготы, но о них меньше говорят, уделяя меньше внимания.
Чем же одни дети – хуже других? Ведь факт репрессий – признан, пострадавшие реабилитированы. Но негласно за ними продолжает тянуться зловещее клише «враги народа».
Мне хочется рассказать о судьбе мусульманской семьи, типичной для того времени. В стране, где на каждом углу из репродукторов вопили о счастливом детстве, в числе многих жила семья Шакировых и дети познали бесправие, унижение, презрение в школе, ненависть окружающих.
Рядом с героической, рвущейся вперёд страной была и другая, несчастная и плачущая, ждущая отцов и мужей страна. Но так как жёны тех, кого называли врагами народа, в силу возраста не дожили до наших дней, о тех переживаниях и мытарствах могут рассказать их дети.
Жительница небольшого сибирского городка, Гули Ахмедзяновна была маленькой, когда ночью в июле 1938-го года арестовали её отца. Из рассказов тёти она узнала, что, уходя, Ахмедзян Салимович сказал: «Не беспокойся, мать, я ни в чём не виноват. Разберутся и отпустят».
Больше Асхатджамал Гусеевна мужа не видела. Она долго возила в тюрьму передачи, пока приёмщица не сказала ей, что мужа давно уже нет в тюрьме. По слухам, его с партией заключённых увезли на Колыму.
Участие в жизни семьи принимали бабушка и тётя Гули Ахмедзяновны. Они готовили еду и заботились о детях, пока мама была на работе в пекарне.
Шла война, и дети сутками не видели свою мать. Пришлось продать корову, потому что не было сил за ней ухаживать. Ведь, кроме того, что надо было накосить сена, как и дрова надо было принести из леса на себе, другого транспорта не было.
На улице было много таких семей, где забрали отцов и отношение друг к другу было добродушным.
Но в школе Гули чувствовала к себе презрительное отношение. С такими не разговаривали, им объявляли бойкот и занижали оценки, учителя кричали на детей врагов народа и часто вешали на них вину других.
Один случай врезался в её память на всю жизнь.
Она с мамой шла по улице. У мамы были длинные косы. Какие-то незнакомые подростки, стоявшие группой, стали дёргать Асхатджамал Гусеевну и говорить: «Вот идут жена и дочь врага народа»
Женщина отбилась, но что творилось у неё в душе, никто не спросил, не посочувствовал. Мать никогда не рассказывала детям об этих страшных годах, сменила фамилию на девичью, чтобы избежать дальнейших преследований.
Надо сказать, что отношение русского населения к татарскому было не самым лучшим.
Особенно это проявилось во время войны, когда в бесконечных очередях за пайкой хлеба татары не позволяли русским оттеснять их родных, занявших очередь.
В шестидесятых годах Гули Ахмедзяновна с братом Рафаэлем стала пытаться что-нибудь узнать о судьбе отца.
Дважды на запросы приходил ответ, что Ахмедзян Шакиров умер в феврале 1943-го года от рака печени. И только в девяностых годах при оформлении льгот пострадавших от политических репрессий, дети узнали, что их отец был расстрелян по пятьдесят восьмой статье в 1938 году и реабилитирован в 1958 году.
История одной мечети
Примечательной является и судьба братьев Шакировых: Рафаэля, который был председателем татарского культурного центра и Зигфрида, имама местной мечети.
Прошли годы. Сыновья Асхатджамал Гусеевны Рафаэль и Зигфрид обзавелись семьями.
В начале двухтысячных братья вели деятельность по воссозданию татарской общины и сохранению исторического наследия татар.
Но однажды братьям пришла мысль, которая резко поменяла всю их жизнь. Несмотря на преклонный возраст они занимались бизнесом и были известными общественными деятелями.
Но не могли забыть своего детства, улицу, которая носила имя Татарская и старую мечеть, выстроенную еще первыми переселенцами в семидесятых годах девятнадцатого века.
Мечеть на этой сибирской земле появилась ещё в 1885 году. С приходом советской власти храм был закрыт. Дома на улице уже снесли, а на месте старой мечети высится пятиэтажка.
И братья решили в благодарность Аллаху за то, что они выжили в те страшные годы, выстроить новую мечеть. Строили, не привлекая внимания, спонсоров не искали, а рассчитывали исключительно на свои силы.
На возведение нового деревянного здания средство собирали всей общиной.
Когда работы подходили к концу, злоумышленники сожгли мечеть.
Атаки вандалов периодически продолжались, здание вновь поджигали.
По воспоминаниям их сестры, некоторые члены семьи, устав от борьбы, отговаривали их от продолжения строительства, называя это выбрасыванием на ветер денег.
Но, закаленные жизнью, они привыкли к тому, что часто приходилось все начинать с нуля.
Они пережили нужду и холод, вынесли все унижения, но не перестали быть людьми, не утратили чувство любви к ближним. Для них земные блага не стали целью жизни, потому что они с детства познали сколько может дать материнская святая молитва.
И через несколько лет новая мечеть была выстроена.
В 2000 году по Милости Аллаха мусульмане вновь смогли обрести место для совершения поклонения.
Сейчас братьев Шакировых уже нет на земле. Но их дела и память о них стали неотъемлемой частью в жизни мусульман сибирского города. Появились и татарские краеведы, которые исследуют и сохраняют богатую историю переселенцев.
Марьям Строкина
Маш Аллах какая статья поучительная. Побольше такого материала пишите. Сибирь это наша Исламская земля где было Сибирское ханство и сотни и даже тысячи мусульман добровольцев пришли из теплой солнечной Бухары вместе с ханом Кучумом укреплять в этом крае земли религию Аллаха. Действительно СССР использовал рабский труд не менее своих коллег белых колонизаторов а роль негров у них выполняли депортированые кавказцы