Захват Афганистана талибами в августе 2021 года стал плохой новостью не только для Запада: для местного отделения «Исламского государства», известного как «Исламское государство в Хорасане» (ИГХ), это был наихудший из возможных исходов. Авиация США годами нацеливалась на ИГХ, но ей удалось первоначально убить несколько лидеров группировки, а бойцы же в целом понесли лишь небольшие потери.
В то же время талибами было проведено концентрированное наступление в северной провинции Джаузджан, а затем в восточных провинциях Кунар и Нангархар, которые были близки к уничтожению ИГХ. Теперь, когда Афганистан находится под их контролем, талибы поставили перед собой задачу положить конец присутствию ИГХ в стране. Несмотря на сообщения, свидетельствующие о том, что деятельность ИГХ распространилась по стране, движение «Талибан» активизировало его подавление путем использования сил специальных операций и регулярных ночных рейдов, а ИГХ на сегодняшний день сообщило о более чем семидесяти стычках между двумя группами.
За тысячи миль два самых видных джихадиста в Западной Африке были убиты своими соперниками в течение трех месяцев. Знаменитый лидер «Боко Харам» Абу Бакр Шекау был убит в мае 2021 года. Однако этот удар был нанесен ни нигерийской армией и не западными беспилотниками. Наоборот, старые товарищи Шекау из «Исламского государства в Западной Африке» (ИГЗА) устроили ему засаду и положили конец его правлению. В августе «Боко Харам» отомстила, убив лидера ИГЗА Абу Мусаба аль-Барнави.
Все эти события восходят к событиям, произошедшим в Сирии в 2013–2014 годах. Анализируя траекторию современного внутреннего джихадистского конфликта, политики могут лучше понять — и использовать — раскол и продолжающуюся борьбу внутри этих экстремистских сетей.
Гражданская война начинается
Тенденция внутриджихадистского конфликта коренится в расширении и разделении джихадистских группировок в Сирии, которое началось более десяти лет назад. Летом 2011 года шесть членов «Исламского государства в Ираке» пересекли границу с Сирией, чтобы создать местное отделение «Исламского государства». Группировку назвали «Джабхат ан-Нусра», и за следующие два года им удалось превратить группировку в одну из доминирующих сил среди вооруженной оппозиции Сирии. «Джабхат ан-Нусра» формально подчинялась «Исламскому государству в Ираке» Абу Бакра аль-Багдади, но шаг за шагом лидер «ан-Нусры» Абу Мухаммад аль-Джаулани отвергал инструкции, полученные им из Ирака. Аль-Багдади в конце концов отправил в Сирию группу высокопоставленных руководителей для урегулирования растущего раскола, но безрезультатно.
«Исламское государство в Ираке» отреагировало на эту неудачу, войдя в Сирию и отдав приказ о роспуске «Джабхат ан-Нусры» и ее реинтеграции в «Исламское государство». Однако вместо этого аль-Джаулани присягнул непосредственно лидеру «Аль-Каиды» Айману аз-Завахири, который затем невольно был втянут в этот конфликт. В конце концов аз-Завахири издал внутреннее письмо в пользу аль-Джаулани, но аль-Багдади выразил протест. Это привело к расколу между «Аль-Каидой» и ее иракским филиалом в феврале 2014 года.
Хотя столкновения между «Исламским государством» и другими оппозиционными группировками произошли за несколько месяцев до этого, организационный раскол положил начало джихадистской гражданской войне в Сирии. После их формального разделения бойцы «Аль-Каиды» (в лице «Джабхат ан-Нусра») и «Исламского государства» нападали друг на друга, и вспыхивали регулярные стычки, когда группы боролись за контроль над территорией.
В то же время эти группы и связанные с ними идеологи сформулировали юридическую легитимизацию междоусобиц через ряд речей и заявлений. Предполагалось, что они заложат теологическую основу для облегчения нападения или защиты от соперничающих джихадистов. Лидеры «Исламского государства» разработали бинарную риторику «мы против них». Неудивительным результатом этого стала все более поляризованное и фрагментированное движение.
Распространение братоубийства
Из-за риторики «Исламского государства» разворачивающийся конфликт вышел за пределы сирийского театра военных действий. С разделением джихадистского движения на два противоборствующих лагеря и созданием юридического обоснования, узаконивающего конфликт между ними, появилось множество возможностей для распространения конфликта на другие страны, в которых «Исламское государство» сохраняло присутствие вместе с соперничающими джихадистскими группировками.
Братоубийство сначала мигрировало в Афганистан , Сомали и Ливию (2015 г.), затем в Нигерию (2016 г.), Египет (2017 г.) и Йемен (2018 г.), а затем, наконец, вспыхнуло в Сахеле (2019–2020 гг.). В этих странах существующие джихадистские группы либо переместили свои симпатии с одной группы на другую, либо раскололись. Эта динамика подчеркнула, что внутренние разногласия были не просто явлением, вызванным локальными факторами в сирийском конфликте, а скорее продуктом расхождения в восприятии, амбициях и идеологии в глобальном джихадистском движении.
Хотя прямые военные столкновения в большинстве регионов были незначительными, они усилились в Афганистане, Сахеле и Западной Африке, что имело серьезные последствия для местных джихадистов. Экстремальный характер такого развития выражается в том факте, что братоубийство включает распри не только между группами внутри одного движения и разделяющими общие идеологические принципы, но и между бывшими братьями по оружию, которые сражались бок о бок. Например, до того, как они начали убивать друг друга, «Джабхат ан-Нусра» была частью «Исламского государства» в Ираке; «Исламское государство в Хорасане» было создано старшими командирами, ушедшими из «Талибана» в либо в Афганистане, либо в Пакистане; «Исламское государство в Сомали» также сформировалось из людей, покинувших «Аш-Шабаб»; а «Боко Харам» раньше была частью «Исламского государства в провинции Западная Африка». А после того, как «Джабхат ан-Нусра» отделилась от «Аль-Каиды» летом 2016 года, она начала атаковать приверженцев «Аль-Каиды» в Сирии, объединившихся под названием «Хуррас ад-Дин».
Джихадистская политика власти
Остается главный вопрос: почему джихадисты вступают в конфликты — и даже отдают этим конфликтам приоритет — с другими джихадистами, с которыми у них часто общая история, общая стратегия и идеология? В основном они стремятся к одной и той же конечной цели, но расходятся во мнениях относительно методов достижения этой цели и других второстепенных богословских вопросов. Например, к ним относятся критерии создания исламского политического образования и процесс объявления кого-либо неверующим. Существующие объяснения внутриджихадистского конфликта, как правило, утверждают, что виновата экстремистская идеология , заставляющая джихадистов восставать друг против друга. Однако одного экстремизма недостаточно для объяснения братоубийства джихадистов и, что не менее важно, выбранного для него момента.
Наоборот, внутриджихадистский конфликт лучше объяснить с помощью традиционного обоснования силовой политики .. Группы воюют, потому что хотят доминировать и стремятся к определенной степени гегемонии. Некоторые группы считают себя представителями единственной религиозно-политической власти в местном, региональном или глобальном масштабе, в то время как другие считают себя одними из равных. Провозглашение «Исламским государством» халифата, например, представляет собой заявление о том, что оно является единственной законной исламской властью, в то время как «Аль-Каида» обычно рассматривает себя как одну боевую группу — хотя и наиболее предпочтительную — среди многих. Эти расходящиеся представления определяют не только то, как группы воспринимают себя, но и то, как они взаимодействуют с другими группами: путем сотрудничества или конфликта. Неудивительно, что те, кто стремится к гегемонии, склонны бросать вызов таким же джихадистам, которых они рассматривают как конкурентов.
Тем не менее, несмотря на то, что джихадисты в значительной степени руководствуются политическими мотивами, они обрамляют свои конфликты исключительно теологическими дискурсивными рамками.
Враг нашего врага — наша возможность
Хотя западные политики и специалисты по борьбе с терроризмом не играли прямой роли в развитии внутриджихадистской борьбы, братоубийство, раздробленность и поляризация этих групп предоставляют им возможности для использования.
Самым прямым и очевидным преимуществом джихадистского братоубийства является то, что многих джихадистов убивают не западные или местные военные, а соперничающие джихадисты. В период с 2014 по 2019 год около восьми тысяч джихадистов стали жертвами братоубийства. Это количество, полученное как из джихадистских источников и зашифрованных платформ, так и из Программы сбора данных о конфликтах в Уппсале , вероятно, является предварительной оценкой, и с тех пор оно выросло. Для врагов джихадизма это хорошая новость.
Хотя эти жертвы являются прямой иллюстрацией положительного исхода братоубийства, есть и другие, менее очевидные преимущества. Внутренний конфликт, начавшийся в 2014 году, создал прецедент , который, вероятно, повлияет на внутриджихадистские отношения в будущем. Джихадисты создали мощный литературный корпус, позволяющий и узаконивающий внутреннее насилие, которое может привести к нестабильным отношениям для будущих поколений бойцов. Кроме того, внутренние конфликты отвлекают стратегическое внимание и ресурсы джихадистов от их сражений против местных политических режимов или международных акторов.
Наконец, внутриджихадистский конфликт открывает три основные возможности, которые государственные акторы могут использовать для дальнейшего ослабления джихадистского движения. Во-первых, государственные акторы могут проводить психологические операции, чтобы усилить существующие разногласия и посеять новые разногласия среди джихадистов. Например, это может включать распространение дезинформации и слухов, усугубляющих уже существующую напряженность между группами и внутри них, например, по вопросу взаимодействия с неджихадистскими деятелями. Второй вариант — спровоцировать раскол в группах через привлечение их к участию в политической жизни, чего сторонники жесткой линии в группе вряд ли потерпят. Например, если бы западные страны более прямо и откровенно взаимодействовали с «Хайят Тахрир аш-Шам» в Сирии, группа столкнулась бы с жесткой внутренней критикой и рисковала бы расколоться. Третий вариант — оказание прямой поддержки одному актору против общего врага. Хотя это может показаться отдаленным вариантом для большинства политиков на Западе, это не будет беспрецедентным. Например, с точки зрения борьбы с терроризмом помощь талибам в разгроме «Исламского Государства в Хорасане» имела бы смысл, даже если это политически неприемлемо.
В конечном итоге политические разногласия и братоубийство внутри джихадистского движения ослабляют эти экстремистские группировки. Остается вопрос, готовы ли западные политики и военные лидеры и дальше использовать эти разногласия в своих интересах.
5 сентября 2022 г.
Жаль мусульмане не могут или не хотят воспользоваться расколом внутри кафиров и их марионеток , провоцировать конфликты между ними, как к примеру, усилить вражду между ватой и либерастней, между нацистами. Вместо этого плетутся в хвосте кафиров
Ассаламу Алейкум как думаете стоит на кавказе сейчас начать проводить мелкие деверсионные операции(например поджоги) против оккупантов, или стоит повременить с этим ожидая более анархичной ситуации в рф на подобии девяностых?